Не так давно я перебрался в однушку на Войковской. Пару месяцев безостановочного кутежа. Я звал ксебе всех подряд, начиная с детсадовских товарищей, заканчивая молодыми кондукторшами. Юная душонка дорвалась до собственного помещения, поспешно величая его своим домом. Друзья постоянно заваливались ко мне, помогая вытряхивать остатки зарплаты и целомудрия. Вроде я жил один, но ощущения одиночества у меня не было и минуты. Иногда я с радостью предоставлял квартиру в качестве траходрома, лишь бы побродить в ночи наедине с собой, таким образом откупаясь от необходимости находиться в компании. Я решил уйти с радаров, взял за правило, что 5 из 7 дней я провожу в гордом и самодостаточном одиночестве. Я скучал по тишине. Вскоре ко мне стали приходить только глуповатые девки и тараканы. И это был крах. Меня тошнило от людей, а вот к тараканам я проникся симпатией. Не знаю откуда они взялись, как-то раз я поймал двух в бокал из-под пива, а на утро увидел, что он опрокинут и пуст. Через неделю у меня было пятеро сочненьких рыжих, штук десять средненьких чёрных и полчища мелюзги. Но был и особенный, почти человеческих размеров. Я так и звал его: Тараканище. Бывает, захожу ночью домой, а он там стоит, опираясь на стол, большой и усатый. Тоже уставший, как я. Встал промочить железы из-под крана.
-Чай будешь? - и пошевелил смущённо усами. Знает, что я буду мыть за ним посуду и чертыхаться, решил задобрить. Почувствовал себя виноватым.
-Да, наливай. Мне как всегда... С бергамотом, - А сам думаю, как же он вымахал всё-таки. Хорошо, что я смог привить ему что-то человеческое. Стыдливость, совесть, дружелюбие.
Я курил сигарету. Он морщился. Тараканы ведь не курят.
И расходились спать.
Я влюбился в тишину. Всё ещё не научился использовать одиночество продуктивно, но уже чувствовал, что сдаю позиции относительно социума. Всем-всем твердил, что надо “жить, пока есть энергия”, “кутить”, “творить содомию”... И сдулся. Моя бравада подбадривала в первую очередь только меня. Опростоволосился. Ну ничего, зато я высыпаюсь и мне есть с кем похандрить.
Только первичная потребность в сексуальных утехах способствовала хоть какой-то уборке в квартире. Невозможно полностью отказаться от людей. От женщин, в особенности. Просто хочется, чтобы они уезжали сразу после секса. Иногда я оставлял их в квартире и смывался сам. Воровать, кроме пластинок и проигрывателя было особо нечего. Недавно я поддался старой графоманской привычке вляпаться в то дерьмо, про которое весело будет рассказывать. В этом помог мне великий скоросшиватель семей, в лице Тиндера. Красивая острая на язык (судя по переписке) девчонка, села рядом со мной за стойку. Я мигнул бармену, что выключаюсь из диалога про пиво и приступаю к своим мужским коварствам. Поскольку я был уже подвыпивший, то где-то 20 минут распинался по своей отработанной схеме и только потом опомнился.
Прости, мы не успели нормально познакомиться, Антон буду.
В ответ ему было молчание.
Что за фигня. Смотрит в упор и ни слова.
Ты странная. Немая что ли?
Она достала телефон, что-то настрочила, показала мне экран.
“Даже если бы и умела говорить, то не смогла бы вставить и слова”.
Я со смаком хлопнул себя по лбу и разразился хохотом.
Она нисколько, не смутившись, легко цапнула свой рюкзак, бросила 500 рублей за пиво и вышла из бара. Прошло секунд 15. Меня раздавило астероидом. Оборвалось всё. Дело не в приличиях, я просто понял, что только что потерял всю свою семью, любимого таракана, скидку постоянника вместе с этим, самым оправданным уходом по-английски.
Схватил 500 рублей со стойки, бросил свою тысячу и побежал.
Догнал её уже в переходе метро. Поймал за руку. Со стороны это выглядело грубовато.
Всучил 500 рублей. Она тут же отвернулась и попыталась пойти дальше. Я снова дёрнул на себя и , пользуясь её немногословием, поцеловал. На это она согласилась охотнее, но как только её губы оторвались от моих, слева прилетела пощёчина. Наверное это было заслуженно... Я уже давно не получал по лицу. А осознание того, что рукоприкладство это самая искренняя и достоверная форма её изъяснений, раздело мою совесть от защитных простынь самолюбия.
Да погоди ты, я заржал не над тобой!
Повернулась и смотрит на меня, мол “ага, заливай”.
Я достал блокнот и ручку из кармана. Что-то вроде записной книжки. Начал коряво строчить на весу. Её это заинтересовало.
Прости, мне стало до омерзения весело, насколько мне замещает реальный мир созерцание собственного величия. Я идиот. Хочу излечиться, - и отдал блокнот ей. Она внимательно его весь пролистала, потом вернулась к странице с моими извинениями. Мы начали переписываться.
Оно и видно. Мне было интересно, как долго ты бы молол языком. - вернула мне. Я прочитал и, совершенно раскрасневшись, начал чесать затылок.
Ты спустила меня с небес на землю. Я давно не получал оплеух.
А ты первый за долгое время, кто побежал за мной, а не отсиделся в баре. Либо ты извращенец, либо не можешь контролировать чувство вины.
Она была в чём-то права. В таких каверзных ситуация меня тянут в разные стороны не самые благородные задние мысли. Внутри клокотала смесь искренних переживаний по поводу того, каким говняным человеком я являюсь, и озорная радость от мысли, что затащу её в койку.
В тот момент было действительно стыдно… Или я поверил в то что мне должно быть стыдно. Или всё же чувство опустошения после её ухода связано не со моей несостоятельностью, а именно с ней. Я ощущал в ней ЧЕЛОВЕКА больше, чем в себе.
Мы исписали весь блокнот. Обошли добрую часть баров Таганки. Интересное наблюдение: танцевать рядом с немыми людьми очень комфортно, ты можешь полностью сконцентрироваться на музыке. А если им нужно будет с вами провзаимодействовать, они прикоснутся к вам. Да и вообще начинаешь впитывать часть информации через прикосновения.
Возможно поэтому секс был невероятным.
В голове вертелась грязная мыслишка, что если я начну её насиловать, то она не сможет закричать. Ха-ха. Дерьмовый каламбурчик. Но оказалось, что властности ей не занимать. Интересно, касается ли это всех немых. Сложно представить, как женщина может руководить процессом соития, не имея возможности говорить. Я на азарте перехватывал инициативу. В какой-то момент мы чуть не подрались.
Утром меня всё равно тянуло блевать. Из головы выветрилось всё хорошее, а в сухом остатке - мысли о том, как я расхвастаю всему миру о том, что одна из трёх обезьянок всё же убрала руки от своего рта. Я поплотнее задёрнул шторы, на огрызке блокнота написал, где оставить ключи и попросил оставить номер телефона и имя. Ушёл.
Доспал немного в библиотеке, до двух часов шлялся по городу, а потом на смену.
И, разумеется, я растрепал всем, кому можно. Гостям, барменам, поварам, постоянникам, соседям. “Твоя добродетель не знает границ, сначала стрёмных ебёшь, теперь вот инвалидов… А дальше, родной, только мёртвые”. Это было смешно, я похвалил ребят за остроумие.
Но мне всё ещё было паршиво. Никто так и не понял, зачем я это сделал, зачем раз за разом лезу в грязь. Да может это и не была бы грязь, если бы я так не грезил о своём выступлении с докладом на тему "поимей рыбку Немо". Я и сам не могу понять, почему в неё лезу. Ведь это не приносит мне очищения. Странно, но в моей голове, только пройдя сквозь огонь убогости можно возродиться.
Стремление создавать добро с самого детства реализовывалось во мне посредством клоунады. Мне становилось лучше, когда я видел улыбки на лицах близких. Плевать, что приходится делать из себя нечто смешное. Раз я не знаю, кем я являюсь, то могу себе позволить быть кем угодно.
После смены забрёл в магазин, отоварился чебупелями и сосисками. Почему-то я о ней думал. Думал ласково, без всей той дряни, которая сопровождает меня обычно. Может быть за последнее время выплеснулся этот тазик с помоями, я выговорился, убедил людей в том что я мерзость, убедился сам, что страдалец. Наверное мне полегчало.
Напрягся я тогда, когда не нашёл ключей в нужном месте. Нет, у меня, конечно есть запасные, но всё равно неприятно. Во мне проснулся параноик, в голове мелькнули жлобские мысли о недавно подаренных пластинках и о судьбе моего ночного товарища таракана. Я рванул по лестнице, открыл дверь своими ключами… Слёзы подступили к моим глазам…
В квартире так воняло дихлофосом, что сморщивались обои. Дышать носом было невозможно. Бог мой родный! Она всё убрала. Пол, стены, карнизы - всё сияло. Где тараканы?! Я выронил пакеты с едой. Медленно поплёлся в глубь светящейся комнаты. Нет привычного шелеста ножек, нет таракано-мужицкого братства. Цитадель была разбита. Парламентёр был коварен и предательски молчалив.
Блокнот лежал на столе на кухне. В нём написано: “Инга. Зачем тебе мой телефон, мы что созваниваться будем?) Есть штука покруче - пейджер”
В холодильнике оказалось много продуктов, а на плите даже что-то съестное. Я на всякий случай пробежался по комнате, посмотрев, не слямженно ли чего.
Её я нашёл спящей на балконе, замотанную в зимнее одеяло, в моих шмотках на голое тело. Я поел и лёг рядом в обнимку. Ещё прохладный апрельский ветер разносил дихлофос по всей квартире. Ночью мне чудилось, словно кто-то кашлял,прикрываясь платком, шуршал лапками и обиженно собирал чемоданы. Но разве я мог встать и попрощаться по-человечески? Что я мог ему сказать? Что я запутался, а с этой женщиной, кажется, нашёл себя? Во-первых, я ещё не знаю, что я нашёл, а во-вторых… Мне теперь вовсе не хочется разговаривать.
Утром я дрожал от холода, через открытое окно моросилась морось, и безжалостно впитывалась в, якобы сохнущее бельё. Под одеялом был только я. С кухни доносился запах блинов. Она стояла уже в своей одежде, при полном параде, накрашенная. Выглядела на этот раз довольно строго. Выходит, вчера сгоняла к себе домой и взяла с собой одежду, а потом вернулась и осталась ждать меня. Забавно. Хмм.. Кем она работает?
Я потянулся за блинами, но получил по ладони пластиковой лопаткой.
Ээээйй, откуда такая склонность к насилию?
Она взяла телефон, застрочила и телефон произнёс безэмоциональным голосом гугл-переводчика:
Потому что мужчины понимают только так.
Я засмеялся, потому что мужской голос из гугла совершенно не шёл её милому хитрому личику. Но когда увидел, как она испепеляет меня взглядом, понял, что наступаю на те же грабли и поспешил извиниться.
- Это слишком смешно, прости, неужели нет более изящной озвучки. Интересно, если бы у тебя был голос, то как бы он звучал? - И опять по больному, господи, сначала думай потом говори. Она повесила руки и отвернулась.
Я подошёл сзади, обнял и замурчал на ухо.
Инга, я так лажаю, потому что ещё не прощупал тонкостей такого… - долго подбирал слово взамен “общения”, думая, что это тоже может её задеть, - ...взаимодействия. В моих словах нет ни капли злобы, пойми. Я добрый и весёлый человек.
Она снова взяла телефон, быстро набрала и уже без озвучки мне показала:
Ты читал свой блокнот?
Меня пронзило штырём арматуры. Я аж присел обратно на стул, понимая, сколько дряни она там увидела. Все потайные мыслишки о женщинах, о себе. Вся подноготная. Хотя, если честно, я иногда писал о себе хуже, чем есть на самом деле. Почему-то мне доставляет это удовольствие. Тем не менее, всё, что там написано, недалеко от правды. Проблема в том, что в блокноте жила самая херовая часть меня… Или самая настоящая… Даже сейчас, я не мог ответить себе на этот вопрос. Но надо было что-то ответить ей.
Но ты же почему-то осталась. - Наверное, я хотел спросить “почему ты осталась?”,
прозвучало совсем не так.
Она перевернула подгоревший блин. В этом движении прочлось: “как осталась, так и удалюсь”. Собрала остатки вещей. Я увидел, что у неё по всем карманам рюкзака и одежды полно блокнотов и разноцветных клеящихся бумажек. До меня дошло, что все эти интимные переписки на клочках бумаги - это не наша креативная фишка, а её каждодневная вынужденность. Что она сейчас упорхнёт и будет строчить кому-то другому, кому угодно, совершенно разным людям. Стало очень обидно оттого, что это не только наше индивидуальное блокнотное таинство. Я очнулся, когда хлопнула дверь. Ключи лежали у входа. Блин перешёл в газообразное состояние и уже порхал гарью по всей квартире. Стало так тихо и душно, что я почувствовал трение воды трубах. Теперь я отчётливо ощутил одиночество, и мне оно не понравилось. Бежать за ней и доказывать, какой я на самом деле славный малый, было бессмысленно. Это пат. Бары закрыты, а друзья не исправят меня как человека. Это была моя война. Я открыл блокнот, закурил и начал ходить по комнате и читать. Господи, почему она не уехала сразу? Я не понимаю её, я ничего не знаю о ней, кроме имени. Номер она так и не оставила, а писать ей в сетях слишком тупо. Да и не ответит, скорее всего. Запах сгоревших блинов смешался с ароматом нашего позавчерашнего секса. Я чувствовал, как влюбляюсь в неё.
“Сука! Не води женщин в свой дом, сколько раз заклинал. Отели, гостиницы, туалеты, подсобки, в тачке, в баре, в подъезде, но только не к себе, чтобы не создавать этой связи между миром демонов и обителью своего тела”. Теперь мне было мерзко находиться в квартире, я наскоро оделся, взял кошелёк и паспорт и уже натягивал кроссовки…
В дверь позвонили. Я метнулся к зашёлке в одном ботинке и, не глядя, открыл дверь. На лестнице было пусто. Не мог звонивший убежать так быстро. Что за херня?! Взбешённо хлопнул дверью и опустился на колено завязывать второй ботинок. Тонкая хитиновая лапка постучала мне по плечу. По спине побежали мурашки, я повернулся и бросился обнимать Тараканище. Он похлопывал меня по спине, потом отстранил на вытянутые лапки.
Прости, я не надолго, кое-что забыл. - Он прошёлся по квартире и забрал фотографии в рамке, на одной мы стоим на балконе в новый год и смотрим, как грохочет салют. Он не хотел мне помогать. Всем своим видом показывая, что я заслужил такой расклад дел, - Пу-пу-пу…
Да брось, я не сделал никогда никому зла. Я же не плохой человек. Недосказанность, лень, игра в поддавки, самолюбие - вот мои грехи, но не злоба.
Понимаешь ли, плохих, хороших вообще не существует. Просто ты не её типаж. Ты выглядишь мило, а внутри с гнильцой. Я думаю ей нравится наоборот, когда снаружи вульгарно и грубо, а под обёрткой Человечище.- Он переступил через меня, сидящего на полу, - Ну бывай, братец, - тихонько прикрыл за собой дверь.
Паршиво. Что мне делать? Отрезать себе язык? Но это не избавит меня от скверномыслия. Да и глупо, подумает, что я дразнюсь. Даже сейчас я не могу без чёрного юморка. Усилием воли заставил себя надеть второй кроссовок и пошёл бродить. Куда она пошла? Что бы я сделал на её месте? Почему она осталась у меня, а не уехала? Что она вообще за человек? Вот же дьявол, я даже найти её не смогу. Я добрался до ближайшего продуктового, купил бутылку водки и сигарет. Дома я заслушал до дыр Вертинского и АукцЫон. Блины с водкой отлично сочетаются, как ни странно. Где-то в середине своего торжества, я позвонил в бар и сказал, чтобы искали мне замену. Отработаю несколько смен и сменю окружение. Надо когда-то начать с чистого листа. Проснулся оттого что в дверь очень настойчиво тарабанят. Менты это или Таракнище?
Кто там? - Спросил по привычке. Мне не очень хотелось подставлять свою опухшую заплаканную физиономию свету подъездной лампы. Мне не ответили.
В глазке увидел черты женского силуэта. Я потупил несколько мгновений, подпрыгнул от радости, вывалился из двери и закружил её на лестничной клетке.
Когда опустил её на землю, Инга вручила мне цветы. Это было странно, никогда такой фигни не было, чтобы девушки мне дарили букет. Я выудил из него бумажку, развернул и стал читать: “Я была в баре, про который ты рассказывал, узнавала про тебя. Сказали, что ты звонил пьяный в мясо, решил бросить работу. Знаешь, судя по тому, как про тебя говорили эти ребята, ты хоть и не подарок, но не такое говно, как сам про себя пишешь. Но есть пару моментов, которые надо подправить. Сделаем из тебя человека. А вот работу бросать сейчас совсем не время, завтра твоя очередь покупать продукты и готовить”.
